Линда погружена в изматывающую повседневность, где каждый день – это битва за благополучие её дочери, которая отказывается от обычной пищи и питается исключительно через гастростомическую трубку. Эта медицинская реальность становится центром их вселенной, определяя ритм и ограничения жизни. Одиночество женщины усугубляется постоянными разъездами мужа, их общение сводится к редким телефонным звонкам, оставляя Линду один на один с грузом ответственности и тревоги. Её попытки сохранить контроль над ситуацией рушатся, когда в их квартире неожиданно обрушивается потолок, вынуждая мать с дочерью в срочном порядке перебраться в тесный номер мотеля. Этот переезд становится не просто бытовой неурядицей, а символом хрупкости того шаткого порядка, который Линде с таким трудом удавалось поддерживать. Временное жильё, лишённое привычных ориентиров, усиливает чувство потерянности и изоляции. Психологическое давление нарастает, поскольку Линда, отчаявшись увидеть прогресс, начинает пропускать сеансы у детского психолога, считая эти визиты бесполезной тратой времени и сил. Её скептицизм и накопившаяся усталость выливаются в напряжённый конфликт со специалистом, который отчитывает её за несистематичность, воспринимая это как угрозу для терапии ребёнка. Этот выговор становится последней каплей, обнажая глубокий разрыв между ожиданиями системы помощи и внутренним миром Линды, которая чувствует себя непонятой и обвинённой. Нервное напряжение достигает пика, мелкие бытовые трудности в мотеле переплетаются с фундаментальными страхами за здоровье дочери и распадающуюся связь с мужем. Линде всё труднее находить внутренние ресурсы, чтобы справляться, и её реальность превращается в замкнутый круг тревог, где медицинские процедуры, неустроенный быт и чувство вины перед дочерью и окружающими сливаются в единый, давящий груз, угрожающий окончательно подорвать её силы и веру в возможность перемен.